Мрачное уханье филина выдернуло Давида из размышлений. Он уже целую жизнь нарисовал! Больше думает о Нейшиной, чем о свалившихся проблемах. Нужно было избавиться от нее сразу же, как только объявилась здесь. И сейчас у него еще есть шанс покончить с проблемой. Но Давид понимал, что не готов. Он просто не сможет отпустить ее. Не коснувшись гладкой кожи. Не пропитавшись ее ароматом. И пока она сама не станет пахнуть, как он, чтобы любой, кто вздумает подойти к ней слишком близко, понимал, кому она принадлежит. Именно принадлежит: как вещь, как собственность. Давид несколько раз ударил затылком по дереву в глупой надежде, что это поможет выбить мысли об Ане. Но ничего не вышло. Пора возвращаться домой. Ему предстоит уйма дел. И очередная ночь без сна, пока не свалится. Но спать сейчас — тратить драгоценное время. Нужно действовать. Давид поднялся на ноги, позволяя луне своим светом коснуться обнаженного тела. От бледного сияния по коже прошел озноб. Невероятное ощущение. Давид приготовился обернуться, глубоко вдохнул, готовясь к мимолетной, но обжигающей боли, когда кости будут менять свой размер и положение. Но внутри все замерло. Инстинкт забился в висках пульсом. Давид учуял запах крови. Знакомый запах. Всего один раз он ощущал его, но запомнил на всю жизнь. Кровь Ани. Волк взял след, готовый охотиться и сражаться за свою добычу. Убить, если необходимо. Давид прислушался к окружающим звукам. Десятки мыслей успели мелькнуть в мозгу, сменяя друг друга. Что с ней случилось? Еще одно нападение? Как она оказалась в лесу? Ловушка? Но как только запах крови усилился, все они растворились в одной: он найдет и убьет того, кто причинил ей вред. Давид согнулся, позволяя волку взять верх. Кости сместились, сжимая внутренние органы. На секунду боль ослепила, мигнув яркой вспышкой. Но алая пелена гнева вернула способность четко видеть и мыслить. Волк принюхался, нашел нужный аромат среди тысячи запахов леса и рванул вперед. Зверь бежал быстро. На душе было тревожно. С ней ничего не должно случиться. Он обязан прийти вовремя, найти ее… Запах крови становился отчетливее, ярче. Он сжимался невидимой алой лентой вокруг шеи, затягивал тугой узел и ломал позвонки. Быстрее. Быстрее. Еще быстрее. Настолько быстро, что деревья сливаются в темную стену. Иногда из нее выныривают скрюченные ветки-пальцы, пытаются ухватить за шкуру, задержать, остановить. Но зверь мчится вперед, не замечая, как они ранят, впиваясь в кожу сквозь мех. Все равно. Через пару минут каждая кровавая ранка заживет, оставив после себя лишь тонкий шрам. А вот ОНА может не выжить. Он не должен этого допустить. Он и сам не знает почему, но она слишком важна для него. Настолько важна, что ради нее он готов бежать вечность. И лес, тот лес, который он всегда любил, теперь кажется врагом. Потому что может отобрать ее. Лес пытается его остановить, помешать. Он смеется надсадным скрипом веток. Он морщится грубой корой. Он скалится темными дуплами. Лес больше не прекрасен. Лес уродлив. Потому что теперь душой зверя владеют не дикие просторы — там властвует женщина. И он бежит еще быстрее, высунув язык, увеличивая темп. Под тяжестью массивного тела во влажной земле остаются глубокие следы лап. Они взметают в воздух грязь, которая опадает на шкуру, норовит попасть в глаза. Лес мешает зверю. Ставит препятствия там, где их раньше не было. Глубокий овраг, смытый водой склон, торчащие из земли корни и глубокие норы. Но аромат крови силен. Он ведет за собой, делаясь ярче с каждым порывом ветра. Волк забыл обо всем. Ничего и никого отныне не существует на свете. Никого кроме той, чей аромат он теперь может ощутить в полной мере. Она пахнет прекрасно. Лучше всего, что он когда-либо вдыхал. Ее ароматом может дышать только он! Она создана для него. Для его радости. Для его печали. Для его преследования и охоты. Для того, чтобы раз за разом утолять его жажду, которая со временем станет только больше. Но если он не поторопится, то лес отнимет ее…

Волк перепрыгнул через давным-давно поваленный ствол и замер. ОНА лежала у высокой сосны. С низких веток свешивались выцветшие и полинявшие от дождей ленты. Они касались бледной, покрытой грязью и кровью кожи. Снова проснулась жажда. Жажда любоваться ею. Лизнуть щеку, лечь рядом, согреть… Но глупый человек опять пытался взять верх. Волк просил, умолял, жалобно скулил: еще, еще немного, позволь посмотреть на еще чуть-чуть. Человек сопротивлялся. Волк злился и фыркал. Человек поднимался с колен, беря верх над одним на двоих телом. Волк угрожал и грозно рычал. Человек заставлял кости изменяться и возвращаться на свои места. Волк успел еще раз взглянуть на ту, которую у него так жестоко отбирали, и печально завыл…

Давид стоял на коленях и тяжело дышал. Из горла рвался вой и пришлось заставить себя оборвать звук. Волк бушевал, не желая уступать власть человеку. Это было… непривычно. И странно. Прежде подобного не случалось. Но сейчас его волновало другое. Поднявшись на ноги, Давид подбежал к Анне. Она лежала на холодной земле. Кожа почти посинела от холода. Из-за этого невероятные волосы сияли даже в темноте. Давид осторожно перевернул ее на спину, пытаясь найти повреждения. Он гнал от себя мысли, что может увидеть такой же разрез, как у Марины. Кажется, Давид слышал тяжелые удары собственного сердца. Руки непривычно дрожали. Только бы она была цела.

На груди не оказалось ни ран, ни каких-то других повреждений. Давид выдохнул. Пятно крови расплылось на рубашке там, куда вонзился осколок стекла. Артур же должен был ее зашить! Давид осторожно задрал сорочку. Черт… Рана выглядела так, будто ей несколько недель. Она успела зарубцеваться, напоминая о себе лишь розоватыми следами от стежков. Так быстро могли исцеляться лишь оборотни и… Давид прогнал нелепую мысль. Нужно забрать ее отсюда. Он бережно поднял Аню с земли и прижал к себе. Она была ужасно холодной, почти ледяной. Желание согреть заставило его вдавить ее в свое тело. Стараясь ступать мягко, чтобы не навредить Ане, Давид отправился по собственным следам обратно. Мутную луну заволокли тучи. Туман над землей казался клочьями густой ваты. Крики птиц и копошение насекомых в листве звучали непривычно, чуждо. Все вокруг было иным, наполненным предостережением и опасностью. Ожиданием… Неясные тени, порывы ветра, свет бледных звезд сквозь облака — все казалось опасным. Давид еще крепче прижал к себе Аню. Она протестующе вздохнула и нахмурилась, но не проснулась. От резкого прорыва воздуха начали стонать вековые сосны и клены. Лес всегда был заодно с такими, как он. Так что же изменилось сейчас? Почему ему кажется, будто лес пытается отобрать его добычу? Давид взглянул на Аню. Вот как он о ней теперь думает. Добыча… Он должен чаще напоминать себе, что она — неприятность и следствие его глупых ошибок. Дом не должен был достаться ей. Ему лично необходимо было проследить за этим. Да и саму художницу нужно было выдворить сразу же, как только ему доложили о ее приезде. Давид еще раз посмотрел на Аню. Ее шея была беззащитно открыта, длинные волосы искушающе скользили по его бедру. Кого он обманывает? Никуда он ее не отправит. Он хотел ее. Хотя бы на короткий срок. Или пока не наскучит. В воздухе вновь запахло грозой. Чуткий слух уловил далекий шум дождя. За много километров отсюда начинался очередной ливень. Давид ускорил темп, переходя почти на бег. Как она вообще нашла это место? Раскаты грома даже не долетали до Крельска, но Давид знал: скоро дождь будет здесь. Аня не приходила в себя, а ведь он уже бежал. Перепрыгивая через лужи, поваленные деревья и темные кроличьи норы, Давид спешил домой. Он больше не позволит Артуру прикоснуться к Анне. Он никому не позволит к ней прикасаться. Дождь шумел сильнее, неумолимо приближаясь к Крельску. Давид не смог сдержать вздох облегчения, когда показался знакомый овраг. Здесь он впервые увидел Анну. Прошла пара дней. А кажется, что вечность. Тучи совсем спрятали луну, и Давиду оставалось положиться лишь на волчье зрение. Дождь был уже близко, накрывая Крельск холодным покрывалом. Пытаясь обогнать его, Давид увеличил скорость. Он позволил волчьим инстинктам взять верх, выпуская наружу когти и клыки. Зрение и слух стали еще острее. По влажной размытой земле добраться до дома будет сложнее. Ане, в ее состоянии, не хватало только оказаться под дождем. Давид не собирался о ней беспокоиться и уж тем более переживать. Но над чувствами волка оказался не властен.